Видите маскароны? Как они вам? Бенуа уверен, что маскароны повлияли на его воспитание:
«Маски эти приписывались скульптору Прокофьеву. Их было два типа. Одна изображала страшную, похожую на горгону "рожу" с разинутым ртом, другая очень миловидную улыбающуюся особу с курьезно повязанной над головой прической. Чередование выражений ужаса и веселья тоже сыграли свою роль в моей детской психологии».
А вот и мемориальная доска. Здесь упомянут не один Александр, а все семейство, целых три фамилии: Бенуа, Лансере, Серебряковы. Под каждой из них немало выдающихся личностей, упомянем двоих — племянников Бенуа, детей его старшей сестры Кати. Евгений Лансере, всего на пять лет моложе собственного дяди, станет активным участником редакции «Мира искусства». А Зинаида Серебрякова в 1910-м поразит всех своим автопортретом.
Теперь повернитесь к доске спиной, и посмотрите на дом левее через дорогу, трехэтажный. Сюда переехали молодые Бенуа вскоре после рождения первой дочки — Ати-младшей. И дом тогда был вовсе не белым! Пусть нам расскажет сам Шуренька: «Дом № 6 на улице Глинки, в котором мы теперь поселились, был, в сравнении с нашим столетним патриархом, молодым, но он не был и совершенно новым. Красился же этот дом в темный, почти черный цвет, придававший ему несколько аристократический вид.
Наша новая квартира, находившаяся в нижнем этаже, выходила не на улицу, а на очень обширный двор, и благодаря этому в ней было довольно свету. Да и вообще она была приветлива и вполне удобна, если не считать то, что комната, избранная мною под рабочий кабинет, глядела прямо на запад, вследствие чего в хорошую погоду ее заливали солнечные лучи, и это являлось мне большой помехой.
Первую комнату мы отвели под столовую, и там же был поставлен наш древний длиннохвостый рояль; следующая за кабинетом узкая комната считалась будуаром моей жены (но она редко заходила в нее), дальше шла комната, предоставленная под нового члена нашей семьи, наша спальня, комната для прислуги и кухня с черным ходом. Меблирована была наша квартира если и не роскошно, то все же прилично и довольно оригинально. Главным украшением столовой являлся еще мамой мне подаренный очень большой книжный шкаф красного дерева стиля жакоб; в кабинет был водворен знаменитый диван с перекидным сиденьем и с полкой, о которую так больно каждый раз ударялся Дима Философов. На самом видном месте красовался портрет моей пассии, однако не способной вызывать ревность в Ате — императрицы Елисаветы Петровны».
Рядом с этой пассией Бенуа сидит в черном кресле на хрестоматийном портрете, написанном Бакстом. Впрочем, уже в другой квартире. А здесь, вскоре после новоселья молодые родителя отмечают крестины младшей Ати.
«Собрались на крестины, кроме ближайшей родни, и вся остальная моя компания: Дима Философов, Костя Сомов, Сережа Дягилев и Нурок. Было распито шампанское из фамильных граненых высоких рюмок, было поглощено баснословное количество разнообразных бутербродов, и было нам и младенцу поднесено несколько ценных подарков. Это был первый, вполне самостоятельный прием, устроенный моей женой, и она справилась с задачей блестяще».
А потом потекут будни, когда Бенуа поразится переменам в любимой жене после рождения первенца:
«Моментами я прямо не узнавал ее. До рождения ребенка, без сомнения, я занимал целиком все ее внимание, она мной жила и для меня жила, всячески выражая свою любовь ко мне. В лице же нашей дочки у меня появилась своего рода соперница, очень даже опасная, очень поглощающая. Из первой персоны в доме я вдруг сделался второй, если не третьей и превратился в какую-то ничтожно-малую величину, не стоящую внимания особу»…
Со временем все утрясется, отношения супругов войдут в колею, и на свет появятся еще одна дочка и сын. А сейчас повернитесь направо. Смотрите, вся наша компания, теперь вместе с Бакстом высыпала на улицу. Куда они направляются? Очевидно, Костя Сомов, которого все ждали, как обычно, в своем репертуаре — не пришел. Так что друзья решили пойти к нему сами. Пойдем и мы.
